Возникновение и преобразование английского сонета

Исторические предпосылки формирования английского сонета

Первый значимый критический труд- «Искусство английской поэзии» Джорджа Патнема, дополненный историческими сведениями, был опубликован в 1589 году. В этом очерке отмечалось, что при дворе Генриха VIII появились два поэта-новатора: сэр Томас Уайет (1503–1542) и Генри Говард, граф Сарри (1517–1547). Сообщалось, что оба совершили путешествия в Италию, где они смогли впитать мелодичность и сладостные мотивы итальянской поэзии, пройдя своего рода обучение у таких мастеров, как Данте, Ариосто и Петрарка. Далее в тексте приводится оценка их собственных поэтических достижений.

Их образы характеризовались как возвышенные, стиль — как величественный, а манера выражения — как беглая. Отмечалась точность в выборе слов и размеренное, приятное звучание стиха. Утверждалось, что во всех аспектах они естественно и усердно следовали примеру своего наставника, Франциска Петрарки. За Уайетом и Сарри надолго закрепилась репутация прилежных петраркистов. Они не только подражали знаменитому итальянцу, но и в жанре сонета в основном занимались его переводами.

Тем не менее, даже в переводных работах им удалось обновить форму на новом языке. Английский сонет с самого начала развивался в измененном строфическом виде. Уже в творчестве Томаса Уайета четко выделилось заключительное двустишие, которое стало выполнять функцию афористического завершения. Окончательный вид английская форма сонета, также известная как шекспировская, приобрела благодаря графу Сарри. Он ясно разделил сонет на три катрена (четверостишия) и финальный куплет. При этом количество рифм увеличилось до семи, в отличие от четырех или пяти, принятых в итальянской традиции. Вероятно, одной из причин таких изменений была относительная бедность английского языка на рифмы. Схема рифмовки установилась следующая: abab cdcd efef gg. В конце столетия Эдмунд Спенсер снова уменьшил число рифм, но сохранил английскую строфику: abab bcbc cdcd ее. Однако трансформация сонета не была чисто формальной- изменился и образ поэта.

Эпоха Елизаветы и влияние Спенсера на творчество Уайета

Точная дата написания Уайетом первых английских сонетов неизвестна. Существуют основания полагать, что он мог привезти их в 1527 году из своей дипломатической миссии в Италию как изысканный подарок монарху, известному своим покровительством искусствам. Это предположение подкрепляется тем, что сам Генрих VIII не был чужд поэтическому творчеству и сочинял песни. Возможно, таким способом придворный и дипломат стремился смягчить негативное впечатление от своей неудачной миссии.

Уайет происходил из знатного и влиятельного рода. Его отец являлся членом Тайного Совета при предыдущем монархе- Генрихе VII. Сам Томас появился при дворе в возрасте 13 лет, а в 22 года получил важную придворную должность- хранителя королевских драгоценностей. Он хорошо разбирался в камнях, которые традиционно украшают сонетные образы. В его стихах они порой воспринимаются не только как дань поэтической традиции, но и как автобиографический элемент. Уайет сам дает повод для таких толкований, поскольку его личность прослеживается в сонетах через намеки или отступления от оригинала Петрарки. С жанром сонета Уайет познакомился в 1527 году во время дипломатической поездки в Италию. Его задачей было формирование союза против императора Карла V, но эта миссия не увенчалась успехом. Рим пал 6 мая 1527 года и был разграблен. Уайет чудом избежал плена и в то же время встретился с Макиавелли, Ариосто и Пьетро Бембо- главным знатоком и последователем Петрарки.

Логично предположить, что именно из этого путешествия были привезены первые переводы сонетов Петрарки, представленные в качестве элегантного придворного и дипломатического жеста. Уайет отсутствовал лишь несколько месяцев, с января по май, но за это время произошли важные изменения. Король открыто взял курс на расторжение брака с Катариной Арагонской, которая была родной теткой императора Карла. Весьма вероятно, что именно в этот период опальная королева заказала Уайету перевод с латыни трактата Петрарки «О средствах против Фортуны». Однако он перевел другое произведение на ту же тему, название которого звучало менее вызывающе с учетом напряженных отношений между супругами, - «О душевном спокойствии» Плутарха.

У поэта, впрочем, имелись и собственные мотивы для того, чтобы успокоить подозрительного монарха. По возвращении Уайет обнаружил, что Генрих VIII выказывает серьезный интерес к Анне Болейн, которая была возлюбленной самого Уайета. За два года до этих событий поэт расстался с женой, обвинив ее в неверности, и, по-видимому, именно тогда началось его новое увлечение, которое теперь грозило ему значительными неприятностями.

Неизвестно, по каким причинам Уайет выбирал для перевода те или иные сонеты Петрарки (всего им было переведено около 30), однако некоторые из них, как кажется, были подсказаны ему реальными жизненными обстоятельствами. Примером может служить сонет CXC:

Охотники, я знаю лань в лесах,
Ее выслеживаю много лет,
Но вожделенный ловчего предмет
Мои усилья обращает в прах.

В погоне тягостной мой ум зачах,
Но лань бежит, а я за ней вослед -
И задыхаюсь. Мне надежды нет,
И ветра мне не удержать в сетях.

Кто думает поймать ее, сперва Да внемлет горькой жалобе моей.
Повязка шею обвивает ей,
Где вышиты алмазами слова:

"Не тронь меня, мне Цезарь - господин,
И укротит меня лишь он один".
Пер. В. Рогова

Сонет Уайета представляет собой не дословный перевод, а вольное переложение. Он заменяет символический образ белоснежной лани у Петрарки сценой любовной охоты, которая завершается девизом-предостережением на латыни: 

Noli mе tangere…  

(Не тронь меня…)

Уайет поместил эту фразу в самый конец стихотворения, в сильную позицию, где она прозвучала не как аллегорический намек, а как прямое предупреждение из уст придворного поэта, которому довелось увлечься той же дамой, что и его король. Поэт, чья любовная связь, безусловно, не была секретом при дворе, совершает публичный куртуазный жест отречения. Уайет сохранял преданность своему королю, но был осведомлен о его суровом нраве. Ему удалось избежать гибели даже тогда, когда его бывшая возлюбленная, ставшая королевой Англии и матерью будущей королевы Елизаветы, была обвинена в измене, заключена в Тауэр и казнена на эшафоте в 1536 году. Хотя он и попал тогда под подозрение и также побывал в Тауэре (это было не первое и не последнее его заключение), ему удалось благополучно оправдаться.

Чувственная мистика любви вела Петрарку на службу божественному Амору. Переводы его сонетов, выполненные Уайетом, принадлежали перу придворного и дипломата, состоявшего на королевской службе. Он не упускал случая, используя ненавязчивые образные жесты, продемонстрировать в поэзии свою верность. Уайет никогда не опускается до низкопоклонства или слишком явных проявлений верноподданнических чувств. Он предпочитает лишь незначительно изменять акценты в сонетах Петрарки, привнося в них новую тональность.

К примеру, Уайет делает акцент на теме охоты - королевского развлечения, и вводит образ леса даже там, где его нет в оригинале, поскольку лес является королевским владением. Это наблюдается, в частности, в его достаточно точном переложении сонета CXC. У Петрарки Амор, слишком смело проявивший свой пыл румянцем на щеках, спасается от гнева донны, скрываясь в сердце - изящная метафора, объясняющая бледность несчастного влюбленного. У Уайета, во-первых, речь идет не об Аморе, а о самом поэте и его чувстве. Во-вторых, он скрывается не просто в сердце, а в «лесу своего сердца». Это образное добавление намекает, что поэт опасается не только негодования дамы, но и, вероятно, в большей степени гнева влюбленного в нее короля: 

Noli mе tangere…

Метафорика охоты и преследования окрашивает образность целого ряда любовных стихотворений Уайета, причем не только в жанре сонета. К этой группе можно отнести его балладу «Теперь от меня бегут те, кто некогда меня искали...», которая по праву считается первым выдающимся произведением английской лирики. Вспоминая о тех, кого он любил и кто любил его, Уайет использует слова, вновь вызывающие ассоциации с лесом и дикими животными (ланью?), которые становились ручными. Однако из-за своей мягкости он не смог их удержать и остался покинутым: «Из-за моей мягкости возник странный обычай – покидать меня». Это очень личный образ - и с поэтической, и с эмоциональной точки зрения. В стихах Уайета проступает личность, человек - яркий, сильный, но поставленный в условия, где он слишком часто зависит от чужой воли, что оставляет в его поэзии горький привкус отречения.

При сопоставлении сонетов Уайета с оригиналами Петрарки становится очевидным, что в них исчезает одухотворенность, а также тонкость и сложность поэтического иносказания. Однако взамен появляется нечто новое: прямота выражения и непосредственность речевой интонации, которая порой даже нарушает музыкальное течение стиха или еще не полностью им поглощена. Английский язык в тот период только начинал осваивать передачу тонких эмоций и музыкальность звучания. Младший современник и последователь Уайета, граф Сарри, находившийся под его сильным влиянием, продвинулся в этом направлении дальше, в том числе и при переводе Петрарки. Например, в сонете CLXIV ему удается блистательно передать в звуке и мелодии стиха ощущение ночного покоя, нисходящего на природу, а затем резким интонационным приемом противопоставить этой всеобщей гармонии себя, страдающего от любви.

Новизна в английской поэзии. Сарри и его сонеты

Если Уайет в большей степени поразил современников своей личностью, то Сарри запомнился новым для английской поэзии мастерством. Он фактически завершил формирование английского сонета и, что особенно важно, переводя «Энеиду» Вергилия (книги II и IV), ввел в английскую поэзию белый стих (blank verse) — пятистопный нерифмованный ямб. Одного этого открытия было бы достаточно, чтобы он остался в истории английской литературы, так как эта стихотворная форма в творчестве Шекспира и Мильтона стала классической. Формальные достижения этих первых поэтов не оспаривают даже те критики, кто, подобно К. С. Льюису (известному писателю и знатоку литературы, другу Дж. Р. Р. Толкина), считают их эпоху «сумеречным временем», предшествующим рассвету: 

Главной задачей поэтов Сумеречного Века было проложить метрический путь, способный вывести из болота средневековья.

Возможно, это время и было предрассветным — до появления великой национальной традиции, — но оно было бурным и красочным. Оно узнаваемо лично не только в стихах, но даже в переводах Уайета и Сарри, хотя, возможно, не с такой безусловностью, как в их портретах кисти великого Гольбейна или в их трагических биографиях, к которым приложил руку Генрих VIII. Уайет пережил три тюремных заключения и буквально изнурил себя на королевской службе: он умер от простудной лихорадки осенью 1542 года, когда был срочно отправлен встречать прибывшего имперского посла.

Сарри оказался одной из последних жертв этого знаменитого царствования. Говарды были родственниками одной из казненных жен Генриха, Катерины Говард, и сами вели свой род от короля Эдуарда I, о чем граф Сарри с присущей ему надменностью любил напоминать. Это привело его вместе с отцом в Тауэр по обвинению в государственной измене. Сын был казнен 19 января 1547 года; казнь отца, герцога Норфолка, была назначена на 28 января, но в ночь накануне король Генрих умер. Герцог спасся, хотя и провел в заключении все последующее правление Эдуарда VI (1547–1553). Его освободит дочь Генриха, Мария, прозванная Кровавой за методы, которыми она пыталась остановить Реформацию. Ее восшествие на престол сопровождалось потрясениями, включая бунт, поднятый Томасом Уайетом-младшим. Для подавления этого мятежа из тюрьмы был призван 80-летний герцог Норфолк. Таким образом, отец графа Сарри одержал победу над сыном сэра Томаса Уайета, который был казнен за бунт.

Так в начале нового царствования пересеклись судьбы семей первых английских поэтов. Прежде чем оно закончится, их судьбы пересекутся еще раз, особенно памятно: в 1557 году издатель Ричард Тоттел выпустил поэтический сборник Тоттела — первое собрание новой английской поэзии, до тех пор существовавшей лишь в рукописях. Наряду с большим количеством анонимных произведений там были помещены авторские разделы Томаса Уайета и графа Сарри.

Джордж Гэскойн: начало эпохи английского Ренессанса

Важной фигурой для начала елизаветинского периода стал Джордж Гэскойн (1525–1577). Его основное значение заключается в том, что он непосредственно подготовил эпоху английского Ренессанса, сумев перенести на родную почву жанровые формы, сложившиеся в других литературах. Гэскойн предвосхитил создание сборника сонетов, объединяя собственные произведения в циклы уже в своей первой публикации — «Сто цветочков» (1573), где стихи сочетались с прозой. Он написал первый трактат об искусстве стихосложения на английском языке. В «Стальном зерцале» (1576) он использовал белый стих, а в любовных поэмах следовал Овидию, развивая повествовательный стих. Он положил начало традиции сюжетной прозы («Приключения мистера М. Дж.») и жанру военного репортажа. Наконец, его постановка «Иокасты» в 1566 году ознаменовала появление на английской сцене греческой трагедии, а его переделка «Подмененных» Ариосто стала первым опытом итальянской комедии.

Большая часть разнообразной деятельности Гэскойна пришлась на годы правления королевы Елизаветы (1558–1603), период великого расцвета английской литературы. Сборник Тоттела предвосхищал этот расцвет; он знаменовал собой завершение «сумеречного века», когда произошла первая адаптация итальянской поэзии на английской почве, сопровождавшаяся трансформацией образа поэта, который в Англии обрел черты придворного и дипломата. Его формирование еще не завершилось: тот, кому суждено было придать этому образу поэтическое совершенство, — сэр Филип Сидни (1554–1586), — родился за три года до выхода в свет сборника Тоттела.

Филипп Сидни в династии английский поэтов. Смысловая инверсия в сонетах

Многие европейские дворы того времени начали активно приглашать прославленных художников и поэтов, что стало своего рода модой, пришедшей, как и многое другое, из Италии. Во Флоренции, при дворе Лоренцо Великолепного, поэтов приближали к себе и делали придворными. При дворе Тюдоров ситуация развивалась иначе: здесь придворные сами становились поэтами. Достаточно упомянуть несколько имен родственников Филипа Сидни, чтобы увидеть не просто семейную, а государственную историю и ощутить дух времени, переживаемый в поэзии отдельной личностью.

Отец поэта, Генри Сидни, происходил из древнего, но не аристократического рода. Он был известен прежде всего своей личной близостью к королю Эдуарду VI (1547-1553) и занимал высокие посты, включая правителя Ирландии и Уэльса. Несмотря на это, он всегда ощущал, что его жена, Мэри Дадли, стоит по происхождению значительно выше. Ее дед был министром Генриха VII, казненным его сыном, Генрихом VIII. Отец Мэри, герцог Нортумберленд, также был казнен после попытки изменить порядок престолонаследия в пользу леди Джейн Грей.

Однако Дадли смогли быстро восстановить свое положение. Брат Мэри, Роберт Дадли, граф Лестер, стал влиятельным фаворитом королевы Елизаветы (1558-1603). Род снова обрел почет и богатство. Сестры Мэри вышли замуж за графов Уорика и Хантингдона. Впрочем, графа Лестера постигла опала, когда он тайно женился на вдове Уолтера Деверё. Ее сын от первого брака, Роберт, граф Эссекс, стал последним знаменитым фаворитом стареющей королевы. После смерти Филипа Сидни граф Эссекс был женат на его вдове, Фрэнсис Уолсингем. В свою очередь, Сидни был влюблен в сестру графа Эссекса, Пенелопу Деверё, которая стала героиней его поэзии под именем Стеллы.

Это лишь некоторые эпизоды из личной жизни поэта, тесно переплетенные с ключевыми фигурами английской истории. Крестным отцом Сидни был Филипп II, будущий король Испании. Именно в войне с армией своего крестного в Нидерландах Сидни получил смертельное ранение. Его смерть овеяна легендой: страдая от жажды, он передал поданную ему воду раненому солдату, сказав, что тому помощь нужнее.

Несмотря на блестящие семейные связи, Филип Сидни не получил титула выше «сэра» и всю жизнь находился в положении «наследника всех своих родных», постоянно ожидая богатства. При дворе к нему относились с недовольством, желая видеть меньше личной инициативы. После миссии к императору Максимилиану в 1577 году он на восемь лет был отстранен от важных должностей. Чувствуя опалу, он проводил время в имении сестры, где писал пасторальный роман «Аркадия» и стихи.

Придворный, дипломат, воин - этот гамлетовский набор качеств сопровождался почти гамлетовским настроением. Вынужденный слагать стихи в уединении, Сидни выступает в защиту своего поэтического призвания. Он пишет трактат «Защита поэзии», который был опубликован в 1595 году, уже после его смерти. Ни одно из его произведений не было напечатано при жизни. В 1591 году вышел сборник сонетов «Астрофил и Стелла», положивший начало так называемому «веку писания сонетов» в Англии.

С формальной точки зрения, вклад Сидни может показаться небольшим: он ввел в сонете новый размер - шестистопный ямб. Однако часто утверждается, что именно он завершил создание совершенной поэтической формы в Англии, освободив ее от подражательства. Об этом говорится в первом же сонете его цикла, где на вопрос 

Как писать? 

Муза отвечает: 

Глупец! - был Музы глас. - Глянь в сердце и пиши. 

Сидни противопоставляет воображение (Invention) и ученость (Study), призывая черпать материал в собственном опыте, а не в чужих строках.

Именно это достоинство поэзии Сидни обосновывает в «Защите», доказывая преимущество поэта перед философом и историком. Историк связан фактом и правдой, тогда как поэт от нее лишь отталкивается. Он творец своего мира, где властвуют нравственные ценности. Поэт являет в законченном образе то, что у философа существует лишь как общая идея, сливая общее понятие и частный образец. Здесь нет противоречия: Сидни призывает подражать Природе, но не копировать ее рабски, а живописно воплощать образ, направляя его к нравственной цели, такой как правдивый рассказ о любви.

«Астрофил и Стелла» - первый в Англии завершенный поэтический цикл, состоящий из 108 сонетов и 11 песен. В сборнике преобладает поэтическое размышление, совершается ритуал любви, но прослеживается и ее история. Имя героя, Астрофил, означает «влюбленный в звезду», а Стелла - «звезда». Эмоциональный сюжет строится на ощущении недостижимости. Второй мотив сборника - напряженная поэтическая рефлексия, которая делает слово активным героем этой истории. Сидни создает множество сонетов о сонете, обсуждая не только как, но и зачем писать.

У Сидни традиционные образы и условности петраркизма подвергаются смысловым инверсиям. Он не ищет в возлюбленной отблеск небесных добродетелей, а утверждает, что абстрактные идеи обретают достоинство, лишь будучи воплощенными в Стелле. В знаменитом сонете «О, Месяц, как бесшумен твой восход!» он видит в небесном светиле свой собственный образ отвергнутого влюбленного, утверждая, что несправедливость царит не только на земле. Сидни постоянно обманывает образные ожидания читателя не ради игры, а чтобы наполнить поэзию собственным опытом.

Эдмунд Спенсер - последователь Сидни - новый эпос в английской литературе

До Филипа Сидни никто не писал на английском языке с такой искренностью и мастерством. Он не подвел итог, а начал великую традицию. По пути создания поэтических книг за ним последовали многие, включая величайшего продолжателя - Эдмунда Спенсера (1552-1599). Он необычайно расширил жанровый репертуар английской поэзии, где сонет перестал быть главенствующей формой.

Первое крупное произведение Спенсера, пасторальный цикл «Пастушеский календарь» (1579), укрепило в Англии традицию пасторальной поэзии. Его главное творение - аллегорическая поэма «Королева фей», оставшаяся незаконченной. Спенсер планировал создать национальный эпос из 12 книг, где в аллегорических образах была бы отражена история Англии. Поэма написана спенсеровой строфой - девятистрочной строфой, которая с тех пор ассоциируется со стилизацией архаичного прошлого.

Эдмунд Спенсер завершил развитие поэтической традиции, идущей от Петрарки. Под его пером линия любовной поэзии приобрела значение нового эпоса. Влияние Спенсера долго сказывалось в стремлении английских поэтов к музыкальности слова и яркости изображения. Уже при его жизни основной путь поэтического слова в Англии пролегал через драматические жанры, но без усилий нескольких поколений лириков театр Шекспира был бы невозможен.