Федор Сологуб: периоды литературной биографии (1863–1927)

Художественное наследие Федора Сологуба — поэта, прозаика, драматурга, переводчика и одного из ярких теоретиков русского символизма — тесно соотносится с классическими литературными канонами, однако Сологуб по-особому интерпретировал вопросы бытия, природу искусства и поиски творческих решений. В его текстах художественный вымысел тесно переплетен с реальностью и элементами фантастики. За явным повествованием о жизненных коллизиях всегда проступает скрытый, мистический пласт, в котором и заключается подлинная драматургия событий. В философском контексте Сологуб стремился к скрытой сущности вещей, к познанию идей, недоступных органам чувств. Стилистика его произведений опирается на спонтанность; мир писателя складывается из фрагментов экспрессионизма, импрессионизма, мистических и натуралистических тенденций, а также своеобразной игры с пространством и временем. Современники-литераторы, не разобравшись в игровой сути творчества мастера модерна, порой характеризовали его сочинения как «чертовщину» и даже «мистификацию».

Биографические этапы и формирование художественного метода 

Детские и юношеские годы Федора Сологуба (урожденного Федора Кузьмича Тетерникова) были отмечены немалым числом испытаний. Рано потеряв отца, портного, — мальчику едва исполнилось четыре, а его сестре два года — он оказался в незавидном положении. Мать до самой кончины в 1884 году работала простой прислугой в обеспеченной семье. Тем не менее будущий литератор, будучи гимназистом и впоследствии студентом, имел доступ к «залам» с литературными и музыкальными собраниями, библиотеке, театральной ложи, знакомству с известными личностями — хоть и оставался «кухаркиным сыном». Вероятно, с подобного социального положения и возникла характерная для его произведений раздвоенность сознания, столь заметная у его героев.

Неоднозначность самоидентификации сопровождала Сологуба и дальше, когда он посвятил себя педагогике. Получив диплом учительского института в 1882 году, он четверть века преподавал дисциплины естественного цикла сначала в провинциальных, а затем и в столичных учебных заведениях, в том числе написал труд по геометрии, но при этом его истинным влечением оставалась литература. Еще до переезда в Санкт-Петербург (1893) он публиковал поэтические подборки и переводы. Любимые им французские «проклятые» до сих пор издаются в его переводах — заслуга учителя из глубинки. В петербургской богеме его прозвали «русским Верленом». Кроме того, он занимался переводами с английского, украинского и немецкого. Первый роман, «Тяжелые сны» (1882–1894, опубликован в 1895), рассказывающий о судьбе сельского учителя, был почти завершен еще в провинции.

Замечательно, что первым шагам в прозе Сологуба предшествовали ранние поэтические опыты: свое первое стихотворение он сочинил в двенадцать лет, а к шестнадцати уже начал работу над семейной сагой. Путь к признанию был тернист: хотя роман, «Стихи: Книга первая» (1895), сборник «Тени: рассказы и стихи» (1896) публиковались, имя автора мелькало на страницах популярных изданий «Северный вестник», «Золотое руно», «Мир искусства», «Перевал», «Новый путь», «Северные цветы», Сологуб долго оставался в тени. По-настоящему известным он стал лишь после выхода романа «Мелкий бес» (1907) — успех этого произведения затмил многое из ранее написанного.

Список столичных журналов, куда молодой провинциал отправлял рукописи, служит ярким свидетельством его изысканного литературного вкуса и причастности к творческим кругам. Хотя Сологуб, как и другие старшие символисты, участвовал в формировании «нового искусства», он ярко выражал и декадентские интенции искусства рубежа веков. Символисты в своем поиске стремились к высшему Абсолюту, к красоте истины, добра и справедливости, мечтая об идеальном единстве и победе над злом реального мира. Сологуб развивал свою художественную доктрину, минуя социологию Владимира Соловьева. В его лирике часто появляется безымянная женская фигура с ореолом таинственной силы. Однако эта «Она» полна противоречий. 

• Образ «цветка нездешних миров» у Соловьева у Сологуба оказывается «смятым» («На песке прихотливых дорог...», 1896).
• Она ассоциируется и с «наваждениями зла» («Каждый день, в час урочный...», 1894);
• наиболее мягко — «не жалеет, но щадит» («Имена твои не ложны...», 1896),
• иногда утешает («Ты ко мне приходила не раз...», 1897),
• но «неземная» и не прощает уход к «земной» («Изменил я тебе, неземная...», 1896).

Основные мотивы, темы и художественные приемы поэзии Сологуба 

Вопрос «врожденного» декаданса Сологуба обсуждался многими, но здесь есть и иные аспекты. Критики чаще оценивали мироощущение автора сквозь призму классики, не учитывая его новаторство. Сологуб стал проводником альтернативного искусства, где действительность и традиции предшествующего века уравнивались для творческого поиска. Преодолев шаблонный подход, он стремился к литературной игре.

К примеру, дискуссии о теме смерти у Сологуба часто были результатом поверхностного прочтения, ведь критиков возмущала «романтизация смерти». Лишь немногие трактовали этот мотив как переход или «мост» к иному видению мира. Сологуб создал особый художественный мир, где жизненные и посмертные пределы приобретают уникальное эстетическое звучание. Он возвышал миф о бессмертии, апеллировал к архаическим представлениям, свойственным первобытным народам, где рождение воспринимается со скорбью, а смерть — с радостью, а также к религиозным учениям. Основные идеи автора выросли из мотива реинкарнации и мистической памяти прошлых жизней. Темой-лозунгом становится мысль, что земная жизнь — это страдание, аду подобное; человек же одновременно мученик и творец страдания. Этот мотив находит отражение в эпилоге стихотворения «Мне страшный сон приснился...» (1895), где герой чувствует, что быть возвращённым к жизни — это на самом деле наказание:
И, кончив путь далекий, Я начал умирать, И слышу суд жестокий: "Восстань, живи опять!"

Идеалом противопоставления «грубой, бедной» жизни для Сологуба остается мечта. Через грезу он преодолевает «врожденную» болезненность мироощущения: объективное небытие обесценено, важнее внутренний субъективный мир. Его положительных героев манит невозможное наяву. Зинаида Гиппиус отмечала: 

Вечное противостояние мечты и реальности — трагизм Сологуба. 

Триада: мечта, творчество, красота — его ключевая формула, где «искусство есть высший тип существования». Воображение писателя рождает утопию — идиллию любви и гармонии на планете Ойле, под светом звезды Маир. В этих образах погружены и его герои. Лирический цикл «Звезда Маир» (1898–1901) считается одним из глубочайших в отечественной поэзии.

Явление Сологуба в русской литературе примечательно ещё и тем, что, пройдя долгий путь, он практически не менял своих эстетических принципов, тогда как менялся только уровень виртуозности. В его стихах нечасто встречается оптимистический настрой, но встречаются светлые интонации: 

Верь, — падет кровожадный кумир,

Станет свободен и счастлив наш мир…, 

а также 

Нет, не только горе, — 

Есть же на свете…(1887, 1895). 

Поэма «О Русь! в тоске изнемогая,  Тебе слагаю гимны я...» (1903) связана с традицией XIX века и несет в себе национальные мотивы. В его текстах различимы социальные аллюзии (см. «Восьмидесятники», 1892) и темы неравенства: 

Вот у витрины показной 

Стоит, любуясь, мальчик бедный…(1892). 

Он высказывает и веру в человека: 

А всё же радостной надежде

Есть место в сердце у меня! («Я также сын больного века...», 1892). 

Исследователи отмечают его фетовско-бунинское преклонение перед живой природой:
И как мне радостны пески, 

Кусты, и мирная равнина, 

И нежная от влаги глина,

И разноцветные жучки.
(«Что в жизни мне всего милей?..», 1889)

Тем не менее, такие светлые мотивы не определяют всей его поэзии. Гораздо явнее проявляется мотив тяготения к смерти: 

О смерть! я твой. Повсюду вижу

Одну тебя, — и ненавижу 

Очарования земли… (1894). 

Эту тему развивает стихотворный образ «Чертовы качели» (1907).

Философия, стиль и эстетика Сологуба 

Известный поэт В.Ф. Ходасевич характеризовал этот парадокс жизненной философии Сологуба так: 

Он способен восхищаться жизнью, пока не оценит ее по шкале «лестницы совершенств».

Для Сологуба был свойственен антиномичный способ мысли. Как философ-заратусрианец, в конфликте противоположностей он видел двигатель бытия, что отразилось и в его бурных творческих поисках между светом и тьмой, религиозными и дьявольскими мотивами. 

Тебя, отец мой, я прославлю 

В укор неправедному дню...

— повествует герой Сологуба, обращаясь к дьявольскому началу («Когда я в бурном море плавал...», 1902). И тут же заявляет:
 

Посягнуть на правду Божью — То же, что распять Христа, 

Заградить земною ложью Непорочные уста.
(«Знаю знанием последним…», «Фимиамы», 1921)

Поэзии Сологуба присуща особая философичность; интенции мировоззрения автора трудно найти среди других современников. Сам писатель, комментируя творчество, признавался: в стихах он «открывает душу», поэтому адекватное восприятие возможно только при внимании к особенностям его внутреннего мира. Поразительна внешняя простота лирики Сологуба: она лишена вторых планов, многочисленных аллегорий, скупая на метафоры, использует богатый разговорный язык и стремится к максимальной точности мыслей. Набор эпитетов ограничен, преобладают слова: усталый, бледный, бедный, больной, злой, холодный, тихий, что формирует неповторимую атмосферу. Его строфы сравнивают с кристаллами благодаря четкости композиционной линии. В чем же притягательность для художников, от И. Анненского до М. Горького? По мнению исследователей, прежде всего — в музыкальной организации поэтической ткани, а затем — в оригинальном осмыслении жизненных парадоксов.

Ключевым приемом этой «неукрашенной музыки» становится повтор. Сологуб строит стихи, задействуя повторяемость на тематическом, лексическом, звуковом уровне. Немалое число текстов отсылает к заклинаниям, магическим формулам. Ритмика и метрика, богатство рифмы содействуют этому эффекту, как и обращение к редкой в русской традиции форме — триолету. В.Я. Брюсов отмечал: рифма у Сологуба строится на единстве не только опорных согласных, но и предшествующих гласных; в первом томе из 177 стихотворений более сотни различных метрических и строфических моделей. Сам поэт подчеркивал, что «сологубовская простота» — результат упорного труда и сродни пушкинскому стилю.

Широкий круг знаний — от истории, литературы, мифологии до религии и науки — позволил Сологубу стать «своим» даже для акмеистов.

На опрокинутый кувшин 

Глядел вернувшийся из рая. 

В пустыне только миг один, 

А там века текли, сгорая. <...>
Давно ли темная Казань
Была приютом вдохновений
И колебал Эвклида грань
Наш Лобачевский, светлый гений!
(«На опрокинутый кувшин...», 1923)

Эти поэтические строки возникли благодаря его интересу к астрономии, природе мироздания, специальной теории относительности и четвертому измерению. Поэтическая рефлексия над пределами знания и открытиями Эйнштейна отсылает к восточным легендам — согласно одной из них, за краткий миг, что понадобился воде выпасть из сосуда, Пророк успел совершить множество чудесных путешествий и переговоров с Аллахом.

Долгая четверть века Сологуб шаг за шагом приближался к финансовой независимости, чтобы полностью посвятить себя творчеству. Во многом этому способствовал союз с писательницей Анастасией Чеботаревской в 1908 году; их общий дом превратился в центр литературной жизни, а сам Сологуб — в законодателя моды среди прогрессивной интеллигенции. Выходят его сборники — 

• «Змий: Стихи, книга шестая» (1907),
• «Пламенный круг» (1908),
• рассказы из «Истлевающих личин» (1907),
• а также «Книга разлук» (1908)
• и «Книга очарований» (1909). 

В 1913-м опубликовано 12-томное собрание сочинений, а следом началось издание 20-томника (далеко не все тома увидели свет). Однако после революционных событий 1917 года писатель лишился открытого доступа к широкому читателю: его тексты считались неформатными. В период относительной издательской свободы выходят 

• «Небо голубое»,
• «Одна любовь»,
• «Соборный благовест»,
• «Фимиамы» (все — 1921);
• «Костер дорожный»,
• «Свирель»,
• «Чародейная чаша» (все — 1922);
• «Великий благовест» (1923). 

Долгое время, вплоть до девяностых годов XX столетия, лирика и роман «Мелкий бес» издавались эпизодически и зачастую в искаженном, вульгаризованном ключе, а интерес к сологубовскому корпусу текстов был практически утрачен.